Песенка для Нерона - Страница 118

118

Мне было приятно смотреть, как они копаются в пыли и не находят ничего, кроме пауков и крысиных костей. Проблема заключалась в том, что Аминта скоро забрал себе в голову, что то ли Луций Домиций что-то от скрывает от него, то ли он вообще привел его в неправильное место.

— Считаю до пятидесяти, — завопил он, хватая Луция Домиция за ухо, как нашкодившего сорванца, и пригибая к земле. — Если не успеешь его найти, твой приятель получит свое.

Он имел в виду меня, разумеется, и мое настроение резко изменилось. Теперь я стал гадать, не знает ли Луций Домиций и в самом деле больше, чем сказал, и не собирается ли так все и оставить, чтобы лишить Аминту сокровищ — и хрен с ним с моим горлом. Ублюдок, думал я, сокровище значит для него больше, чем я; а потом: ну, а чего я ожидал? Крысолицых маленьких греков можно найти где угодно, в отличие от золотых гор. Это я просто паниковал, конечно, потому что прекрасно понимал, что Луций Домиций понятия не имеет, где этот проклятый люк, если он здесь вообще был. По правде говоря, я не думал, что он вообще верил в историю всадника о сокровищах Дидоны; а если верил, то собирался отправить на поиски кого-то вместо себя. Так что если всадник и сказал ему, как найти пещеру (предположим, что он сам это знал), то я не думаю, что Луций Домиций забивал себе голову деталями.

В общем, пещеру нашел я, причем безо всяких усилий. Меня в тот момент больше интересовали намерения Аминты, и я начал потихоньку отходить назад, поскольку Скамандрий как раз занялся Луцием Домицием. Короче, я шагнул назад и обнаружил, что только что перенес вес на что-то совершенно отсутствующее. Чертовски дурацкое ощущение; инстинкты вопят, что надо взмахнуть руками, чтобы удержать равновесие, хотя я не знаю, как это может помочь. Но я даже этого не мог сделать, поскольку руки у меня были связаны веревкой; в крайнем случае я мог подергать пальцами, что вряд ли годилось в данном случае. Неважно. Один или два удара сердца спустя я уже ни на чем не стоял, а летел.

Оказалось, что я наступил на гнилую половую доску или что-то вроде — может, это и был скрытый люк, я не интересовался — и она поддалась под моим весом. Если вы делаете из этого вывод, что в те дни я был жирняем, то нет — я всегда был тощий и жилистый; должно быть, доска прогнила насквозь. В общем, я провалился сквозь нее, больно приземлился — что брякнуло под ногами — и плюхнулся на задницу — только чтобы обнаружить, что сижу я на чем-то неприятно остром. Я взвыл, как любой на моем месте. Скамандрий стоял на коленях над дырой и пытался достать меня ножом. Думаю, он решил, что я нашел какой-то хитрый путь для побега. Пытаясь стащить свою задницу с колючих предметов и в то же время уворачиваясь от ножа Скамандрия — и все это с ушибленной щиколоткой — я особенно не таращился по сторонам. Затем появился Аминта с лампой; он сунул ее в дыру и тут же принялся сквернословить.

Миррина подошла мгновением позже и заглянула ему через плечо.

— Я же вам говорила, — сказала она.

Пятнадцать

Ясное дело, я понятия не имел, о чем они вообще, пока не поскользнулся на чем-то твердом и круглом и рухнул на локоть. Больно было адски, так что прошло несколько мгновений, прежде чем я посмотрел, на что это я упал.

На посуду. На золотую посуду: чаши, блюда, кувшины, кубки и Бог знает что еще, окутанные янтарным сиянием в свете жалкой маленькой лампы Аминты. Я уж не говорю о мелких безделушках, которые выглядели в точности как нива перед жатвой, и оранжево-желтое пламя расстилалось во всех направлениях, сколько хватало глаз. Вспомните, как это бывает, если начать повторять в уме какое-нибудь слово и не останавливаться, пока оно совсем не лишится смысла. Вот так я себя чувствовал, глядя на все это добро: оно не могло быть золотым, потому что во всем мире нет столько золота. Разумное соображение: золото ценится именно за свою редкость, а здесь его было столько, что им можно было покрыть все крыши в Аттике, и еще осталось бы на десяток больших цистерн.

— Видите? — говорила Миррина. — Я же говорила, что стоит немного удлинить путь, но никто меня не слушал. Ну, папа всегда повторял...

Насчет этого она была права: никто ее не слушал, кроме меня — а меня, наверное, можно не считать. Скамандрий бросил попытки оскальпировать меня своим любимым тесаком и просто сидел на корточках с широко разинутым ртом. Луций Домиций стоял у него за спиной с таким видом, будто встретился взглядом с горгоной. Еще одно свидетельство в пользу того, что он уродился идиотом, потому что в этот момент он мог успеть отбежать на милю, прежде чем его бы хватились.

В общем, воцарилась тишина; все пялились, как дурачки, а я восседал на богатстве большем, чем средний сенатор тратит за неделю. Поразительно. Затем Аминта встряхнулся и сказал: — Как, мать вашу, мы все это отсюда вытащим?

Ну что ж, хороший вопрос. Больше того, он подсказал мне одну идею, но я быстро сховал ее на задворках мозга, испугавшись, что она отразится на лице. Через некоторое время Миррина сказал:

— Ну, на себе мы все это точно не перенесем. Нам придется позвать капитана и его людей.

Аминте эта мысль не понравилась. Забавная вещь: чем больше денег на кону, тем меньшее люди склонны ими делиться. Судите сами: если вас несколько человек и вы находите на дороге драхму, вы даже задумываться над ней не станете — пропьете ее в ближайшей таверне во славу Госпожи Удачи. Найдите сто миллионов сестерциев — и первой же вашей мыслью будет следующая: как мне избавиться от остальных, чтобы все забрать себе? Казалось бы, чем больше общая сумма, тем больше ваша доля, и не о чем тут беспокоиться.

118