Песенка для Нерона - Страница 93

Я кивнул.

— И это все? — спросил я. — Просто обида?

— Просто обида, — она вздохнула. — Ты клоун, Гален. Ты же жил в Золотом Доме, ты в принципе не мог не знать, что там творилось. Ты должен был знать, в какие игры Нерон Цезарь любил играть с маленькими девочками и маленькими мальчиками. Богом клянусь, — пронзительно вскрикнула она. — Мне было семь лет. У меня до сих пор кошмары. Мои родители знали и ничего не могли поделать, потому что были рабами, собственностью. О, мне повезло, я осталась жива. Полагаю, это можно назвать удачей, — добавила она. — Хотя иногда мне так не кажется. Почему ты так на меня смотришь? Ты серьезно будешь утверждать, что не знал?

— Да, — сказал я. — То есть, нет, я не знал, для меня это полная неожиданность. Но я-то был просто не пришей кобыле хвост, брат Каллиста, никто мне ничего не говорил.

— Серьезно? Значит, ты даже не представлял, с каким человеком ты бродяжничал в течение десяти лет? Ты на самом деле такой тупой?

Я пожал плечами.

— Я и не отрицал этого, — сказал я. — Я не знал, и верю тебе, потому что зачем тебе врать? Но до меня вроде как не доходит, не складывается. То есть я знаю, что у Луция Домиция есть недостатки, Бог свидетель. Но... ну..., — сказал я. — Я тебе верю. Наверное.

Он некоторое время меня рассматривала.

— Да кому какое дело, веришь ты мне или нет? — сказала она, холодная, как труп. — Я могла бы выдать тебя на смерть на том обеде, да только ты брат Каллиста. О, уж он-то бы тебе все объяснил. Потому-то я и любила Каллиста больше, чем кого угодно. Понимаешь, это он меня спас. Он меня оттуда вытащил, — внезапно она встала. — Мне надо идти, — сказала она. — Тебе лучше оставаться здесь. Если ты попытаешься бежать, тебя, наверное, не убьют, но руки-ноги переломают. На твоем месте я бы поразмыслила над тем, что я тебе только что сказала.

Да уж, подумал я. Это точно.

Двенадцать

Вы, может, помните мой рассказ о встрече с мудрейшим человеком на свете, великим Сенекой. Мы поболтали о стоической философии и всем таком прочем, а я посвятил его в некоторые тонкости моей профессии.

Ну, в общем, извините, что я то и дело вспоминаю об этом, как будто выпендриваюсь, но правда в том, что тот разговор, наверное, очень меня впечатлил, потому что я даже сейчас помню его очень хорошо, включая все длинные слова. Частично я уже пересказывал его, но про один интересный момент умолчал, потому что тогда он к делу не относился. Но сейчас я о нем рассажу; отчасти потому, что пока я сидел в саду Бландинии и раскидывал мозгами над тем, что она сказала мне про Луция Домиция, не говоря уж о собственной неминуемой смерти, он всплыл у меня в памяти, и я подумал: ага, ну вот; а отчасти потому, что я таскал его в голове все эти годы и теперь жалко выбрасывать его, не использовав. Ну и кроме того, вы терпели мою дурацкую болтовню все это время, и заслуживаете порцию умняка.

Как я рассказывал уже, мы со стариком Сенекой говорили о добре и зле, о правде и лжи и всем таком, и сдается мне, Сенека почти забыл, что я сижу рядом с ним и кто я такой — в конце концов, он был уже старенький. Я сообразил это позже. Разговор наш случился в том самом году, когда он умер, так что вряд ли ему было меньше шестидесяти, а в этом возрасте даже лучшие из нас теряют остроту восприятия.

В общем — не знаю, как именно, но беседа каким-то образом коснулась Великого Пожара, который произошел за год до этого. Думаю, Сенека привел его в качестве иллюстрации к какой-то своей мысли, а я, должно быть, спросил — ага, а что насчет пожара? —или — вот это было что-то, верно? Неважно, что я сказал; важно то, что после моих слов Сенека глубоко задумался, а может, у него случился приступ изжоги от хрустящих соленых штучек, которые он поедал, потому что он замолчал, некоторое время таращился сквозь меня, после чего углубился в историю.

Прекрасно, подумал я, да за такое люди деньги платят со всей охотой, а я спободился бесплатно, поэтому распахнул уши пошире и раскинул умишко, как ловец кроликов — свои силки, надеясь, что в них застрянет что-нибудь ценное.

К несчастью, моя левая нога выбрала именно этот момент, чтобы онеметь, а чертовски сложно сконцентрироваться на тонкостях, когда тебя от пятки до задницы колет, как иголками; так что я, наверное, прозевал много стоящего, и когда снова его догнал, обнаружил, что он успел сделать один весьма основательный вывод, а может быть, даже два или три, потому что сказал:

— И в качестве примера, разумеется, мы можем указать на Его Величество, самого Цезаря. Я полагаю, что его жизненные обстоятельства являются прекрасной иллюстрацией моей точки зрения. Ты согласен?

Ну, естественно, я сказал да, конечно, потому что уж никак не мне заявлять: прошу прощения, я все прослушал, нельзя ли повторить с начала?

— Совершенно согласен, — добавил я, дергая пальцами ноги. — И даже больше.

Помню, он улыбнулся — не мне, но скорее сквозь меня, как лучник, стреляющий в битве над головами своих, чтобы накрыть противника.

— Это довольно печально на самом деле, — сказал он. — История запомнит Нерона Цезаря как плохого человека, возможно, даже как своего рода чудовище; или же будут говорить, что он был безумен, что позволит избежать необходимости понять его. А меня — какая ирония! — будут помнить как хорошего человека, мудрого и гуманного, трагедия которого заключалась в том, что он родился не в свое время — цветок, распустившийся в мерзости запустения. Несправедливость этого расстраивает меня так, что я рад, что не проживу достаточно долго, чтобы стать ей свидетелем.

— Да уж точно, — согласился я неуклюже. — Эээ, а что ты имеешь в виду? — добавил я.