Песенка для Нерона - Страница 137

137

— Быстрый? — сказал я.

Он поднял голову и слабо тявкнул. По какой-то неведомой причине я разревелся. Кое-как я пересек двор и потянулся, чтобы погладить его. Он тяпнул меня за руку.

Да, подумал я. Я дома.

Оставалось только постучать в дверь, что я и сделал. Нет ответа; пес рычал, но изнутри не доносилось ни голоса, ни шагов. Я постучал еще, погромче; кричать я не стал, а то вдруг Плут узнает мой голос. Я хотел его удивить.

И вот я стоял там и думал, что все пошло не так и дома никого нет, как вдруг услышал шаги за спиной, а оглянувшись, обнаружил толстого коротышку с блестящей лысиной во всю голову. Это не мог быть Плут, даже постаревший на двадцать четыре года.

— Ладно, — пропыхтел он. — Подожди еще немного и все будет. Хотя бы до завтра, а?

Я посмотрел на него.

— Извини, — сказал я. — Но я кое-кого ищу.

— О, — выражение его лица изменилось, когда он мысленно перенес меня в категорию «прожигатели времени». — И кого же?

— Своего двоюродного брата Плута, — ответил я. — Он владелец этого заведения.

Толстяк вздернул голову.

— Больше нет, — сказал он. — Неприятно говорить тебе, но он умер.

— Ох, — удар оказался сильнее, чем я предполагал. Бог знает почему, ведь я всегда ненавидел Плута — даже больше, наверное, чем Териона. Видимо, я решил, что он смухлевал, спрятавшись от меня на ту сторону, чтобы не присутствовать при триумфального возвращение нашего мальчика, добившегося успеха в жизни.

Толстяк кивнул.

— Где-то, должно быть, лет десять тому назад. Лихорадка — тут была эпидемия будь здоров. Конечно, как хозяин постоялого двора, он был одним из первых, кто подхватил ее. Извини. Полагаю, вы были близки.

Я не ответил.

— И как долго ты здесь? — спросил я.

— Я? — его удивило, что я им интересуюсь. — О, ну сколько — наверное, шесть или семь лет. Наследовал его брат, понимаешь...

— Терион, — остальное я прочел по его глазам. — Он тоже умер?

— Боюсь, да. Сердце, как говорят.

Что-то тут было не так — сроду не знал, что у Териона было сердце.

— Понятно, — сказал я.

— Ну что ж, — продолжал толстяк. — После того, как он умер, не знаю — лет девять назад — после этого кабак перешел к его тете, — он неловко осекся. — Может, это твоя мать? Сосистрата.

— Это она, — сказал я. — Она тоже?

— Чего? О, нет, нет, она жива,— ох, подумал я. — В общем, ей достались ферма и постоялый двор, но какой ей с них прок? Стало быть, она продала их, а я купил кабак, как раз уволился тогда из армии... — он замолчал, потому что до него вдруг дошло, что если я ее сын, то и наследовал за Терионом я, а не она, а значит, сделку можно признать незаконной. С этого момента я перестал ему нравиться. Совершенно перестал.

— Продолжай, — сказал я.

— Да вот, собственно, и все. Мой приятель купил ферму, если ее можно так назвать. Мне достался постоялый двор.

— Ты не местный, — сказал я.

— Это верно. Мы из города. Двадцать четыре года в армии, уволились, взяли наличные, а не землю — хотели вернуться в Афины, понимаешь, а землю нам предложили в каком-то богом забытом болоте на германской границе.

— Двадцать лет, — сказал я. — Долгий срок, — тут меня поразила идея и я добавил, — так ведь?

Он снова на меня посмотрел.

— Так, — сказал он.. — Так ты, значит, тоже отставник?

Я кивнул.

— Преторианец, — добавил я. Не знаю, с чего я это сказал, потому что в гвардию берут только самый крупных, сильных и видных собой парней; но, вообще говоря, это была чистая правда, ибо разве не провел ли я последние десять лет, охраняя римского императора?

— Да ты что, — сказал он. — Ты тоже? — твою же мать, подумал я. — Я был в гвардии восемь лет.

— Мир тесен, — сказал я. — Я — четыре. А до этого где служил?

— В десятом.

— А, понятно. Я был в двадцать первом. Начал как писец при каптерке, дослужился до старшины. А ты?

— Мулы, — ответил он. — Это покруче, чем бой быков. При тебе старик Лашер все еще был старшиной?

Я вскинул голову.

— В мое время старшиной был мужик по имени Барбиллий. Испанец, характер ни к черту.

— Барбиллий, — он поскреб нос. — Ты знаешь, я его припоминаю. Уверен, я квартировал с испанцем по имени Барбиллий. Да что там, я совершенно уверен.

— Вот так совпадение, — сказал я, не кривя душой, потому что выдумал этого Барбиллия только что. — Ну кто бы мог подумать?

Теперь он уже не испытывал ко мне такой ненависти, но по-прежнему немного опасался.

— Удивительно, как поворачивается жизнь, — сказал он. — Так что, — продолжал он. — Давно ты уволился?

— Несколько месяцев как, — ответил я. — Немного поболтался, но я вроде тебя, наверное — всегда хотел вернуться домой.

— Ну, это всяко получше Германии. Ты, значит, вернулся посмотреть, что тут и как? Отставка прожгла дыру в твоем кошельке?

Я кивнул.

— Размером почти с кошелек, — сказал я. — Честно говоря, большую его часть я выссал на стенку, а как еще? Но все же кое-что у меня осталось, так что с этим все в порядке.

Он смешался; тут, я думаю, он решил, что раз мы с ним старые братья по оружию, вместе ходившие под орлами и все такое прочее, то он может быть со мной откровенным. Он сказал:

— Строго говоря, полагаю, ты можешь заявить права на это место. По закону, я имею в виду. Типа, если ты сын стар... сын Сосистраты, то по праву наследство должно было отойти тебе...

Я сделал вид, что ни о чем таком даже не думал.

— Благой Боже, нет, — ответил я. — Ну, по закону-то может быть, — продолжал я. — Но кому какое дело до этого дерьма? Нет, если ты заплатил матери хорошие деньги, то по мне так кабак твой; и если ты беспокоишься, не собираюсь ли я к префекту, то клянусь, волноваться не о чем.

137