Песенка для Нерона - Страница 140

140

— Что ты тут делаешь? — сказала она. — Я слышала, ты умер.

— Нет, — сказал я. — Жив еще, более или менее. Можно войти?

Она щелкнула зубами: они почти все были на месте, кроме одного, которого она лишилась еще до моего рождения — кто-то вышиб ей один из нижних передних.

— Да, входи, — сказала она.

И знаете что? Я испугался.

Ну, скажете вы, а что в этом такого необычного? Это верно. Я прирожденный трус, счастлив признать это; нет никакого смысла отрицать очевидное.

Я боялся всю жизнь — боялся, главным образом, что меня поймают, боялся того, что со мной сделают после поимки, боялся куда-то идти, боялся оставаться на месте, боялся смерти, болезни, голода, холода, жары, старости, пауков, змей, больших собак, маленьких собак, собак среднего размера, коров, грома, зловещих птиц, богов, правосудия, судьбы, кораблей, мостов, высоты, замкнутого пространства, открытого пространства, кур, солдат, чисел три, четыре, семь и двенадцать, женщин-левшей, высоких мужчин, оружия, летучих мышей, колесниц, утесов, колодцев, калек, огня, снега, темноты, новолуния, красной пищи, незнакомцев, свиней — назовите что угодно, и я испугаюсь. Иначе и быть не могло, потому что самые идиотские последние слова в жизни, какие только произносились людьми — я думал, это безопасно. Думаю, боги подарили нам страх, чтобы защитить в полном опасностей мире, и я им сердечно благодарен, уж поверьте.

Но разве можно представить взрослого человека, которого пугает его собственная мать?

И там не менее. Говорят, что истинная отвага — это выйти лицом к лицу со своим самым большим страхом, хотя по мне так это очень точное описание глупости. В общем, я последовал за ней в дом.

Первое, что я заметил, был запах. Дом вонял дерьмом, мочой, гниющей пищей и блевотиной. Здесь было темно, как в мешке, а под ногами что-то хрустело. Когда глаза мои привыкли к темноте, я увидел, какой вокруг бардак. Забавно — в детстве она беспрерывно заставляла нас убирать в доме. Стол был завален свиными костями и яблочными огрызками, вдоль стены громоздились кувшины, повсюду стояли чашки с растущим в них зеленым мхом. Она уселась на маленький деревянный стул. Я остался стоять, боясь чем-нибудь заразиться.

— Ну что ж, — сказал она. — Значит, ты вернулся.

Я кивнул.

— Да, — сказал я.

Она неодобрительно зацокала языком.

— Где Каллист? Он с тобой?

— Он мертв.

Я не собирался так говорить, конечно. Не придумаешь ничего более бестактного. Но она только пожала тощими плечами и сказала:

— Ну что ж, мертв, так мертв.

А чего я ожидал?

— Он умер десять лет назад, — продолжал я. — В Италии, — добавил я, будто это как-то улучшало дело. Затем мне пришла в голову фраза, которую я где-то слышал. — Он умер достойно, — сказал я.

Сказанная вслух, фраза оказалась очень, очень глупой.

Ей тоже так показалось.

— Что это должно означать? — спросила она.

— Он умер, спасая чужую жизнь, — сказал я.

Она опять цокнула языком, как будто я сообщил ей, что мы воровали яблоки.

— Твою?

Я вскинул голову.

— Своего друга, — сказал я.

Она вздохнула.

— Проклятый дурак. А тебя рядом не оказалось, значит.

— На самом деле я там был, — сказал я. — Я пытался остановить его...

— Наверное, не очень старался, — она покачала головой, показывая, что тема закрыта. — Ты тут проездом?

— Нет, — сказал я. — По крайней мере, я планировал...

— Здесь ты не можешь остаться, — перебила она. — Я не хочу, чтобы ты здесь жил, у меня мало места.

Что ж, тут она не кривила душой.

— Все в порядке, — сказал я. — Я остановился на постоялом дворе. Бывшем нашем.

— Деньги есть? — быстро сказала она.

— Да, — сказал я. — Денег полно.

Она посмотрела на меня. Таким взглядом хорек мог бы смотреть на кролика.

— Хорошо устроился, значит?

Я кивнул.

— Свезло немного, — сказал я, но тему развивать не стал. Не было смысла рассказывать ей про то, что Аминта случайно нанял моих друзей с зерновоза, или про плавучий гроб. И так было ясно, что это ее не заинтересует.

— Ты должен оказать мне услугу, — сказала она, разглядывая меня оценивающе, будто скотину покупала. — Ты всегда был хорошим мальчиком, добрым к своей бедной старой матери.

— Конечно, — сказал я.

— Ты мог бы сходить в кабак, — сказала она, — и принести мне кувшин вина. Не надо ничего экзотического, самого обычного вина.

— Конечно, — сказал я без выражения. — А как насчет какой-нибудь еды? Ты ешь мучное?

— Не лезь со всякой ерундой, — сказала она нетерпеливо. — Принеси мне кувшин, и все. Давай, ты можешь чуть-чуть расстараться ради меня, после всего, что я для тебя сделала.

Я почему-то спросил:

— Что, например?

Это ей очень не понравилось, она бросила на меня взгляд, которым можно было давить прыщи, и выгнула шею, как кошка. Сказать, однако, ничего не сказала, а только попросила:

— Не жадничай, дорогой. Маленький кувшинчик — разве это слишком много для старой мамочки, а? Я просто весь день трудилась на своем огородике, — ее руки и юбка на коленях говорили обратное, если только на огороде вовсе не было почвы, — и теперь меня мучает жажда, день-то ведь был жаркий. Всего-то и прошу добежать до кабака и принести маленький кувшинчик.

Я вышел из дома и зашагал назад по дороге. Меня трясло, будто я подхватил лихорадку, и более всего я желал никогда не возвращаться туда и не видеть эту ужасную старуху. Однако я разыскал хозяина, занятого на дворе починкой сапога с помощью пергамента и свежесваренного клея, купил кувшин объемом в одну урну и взгромоздил его на плечо. Он не спросил, зачем мне столько, а я не стал объяснять. Идя назад, я чувствовал себя гигантом из старинной сказки, обреченном в наказание удерживать на плечах небо.

140