Песенка для Нерона - Страница 131

131

Чертовски странно, думал я. Старики у меня на родине говорили, что человек способен выжить в Аттике, питаясь ягодами, орехами, диким луком и мелкими животными, такими как крысы и горностаи, но вот как это делается, почему-то не объясняли. Я, впрочем, не уточнял. Я мог добыть черствый хлеб и жир со стенки супового горшка, но это максимум, на что я способен. Выбросьте меня в глуши, где нет пекарен и колбасных лавок — и мне конец. Эти мрачные мысли овладели мной, и через некоторое время я решил, что идти совершенно незачем. С тем же успехом можно устроиться у вон того раскидистого дерева, сказал я себе, и дожидаться неизбежного конца в теньке.

Так я и поступил; возможно, я прикрыл глаза на пару мгновений, потому что в следующий же момент рядом возник этот мужик, который стоял и смотрел на меня с дурацкой ухмылкой на роже.

Примечательнейший оказался тип. Высоченный, тощий и жилистый, как изросшая виноградная лоза; кости и вены просвечивали через кожу рук и ног. Было ему где-то от пятидесяти до ста — волосы полностью выпали, остался только маленький лужок белой щетины на подбородке, а кожа была цвета молодого темного меда. Зубы последовали за волосами, а глаз у него был всего один; левый более-менее глаз как глаз, а правый наполовину закрылся и в щель между веками выглядывал белок, как будто этой стороной лица он смотрел прямо на солнце. Одет он был в новую рубашку, ярко-пурпурную — цвет, носить который дозволялось вроде бы только римским сенаторам — и пару модных сандалий из свиной кожи.

Я смотрел на него, а он нам меня. Очень странно он смотрел, надо сказать, как будто я какой-то непонятный объект, только что свалившийся с неба — необычный и любопытный, но совершенно безопасный и бесполезный. Я почему-то был так потрясен, что довольно долго не мог собраться — что было плохо, потому что с тех пор, как я упал в море, этот старый пень был первым признаком того, что у меня, возможно, есть шанс выбраться из этой переделки живым.

В конце концов я взял себя в руки и выдавил на лицо улыбку.

— Доброе утро, — сказал я.

Он нахмурился, будто обдумывая мои слова.

— Пожалуй что, — сказал он по-гречески. — Но бобам не хватает дождя.

Я не хотел говорить о бобах.

— Извини, — сказал я. — Не мог бы ты сказать, что это за место?

— Что?

— Я спросил, — повторил я, — не знаешь ли ты, что это за место?

— Тебе надо говорить погромче, — сказал он. — Я глуховат.

Вот только этого не хватало, сказал я себе.

— Можешь сказать, — заорал я, — что это за место?

У него сделался озадаченный вид, как будто он не понял вопроса.

— Это Долгий Луг, — сказал он. — Роща Пяти Сосен в ту сторону, — он обвел рукой примерно полгоризонта. — А там Черноводная.

— Спасибо, — сказал я. — Но на самом деле я хотел узнать, что это за страна.

Он посмотрел на меня.

— Ты чужеземец, — сказал я. — После кораблекрушения.

Я кивнул.

— Верно.

— Так я и подумал. Видел тебя вчера вечером, когда ты плыл к берегу в Игольной бухте. Думал, потонешь ты там.

Я не знал, поблагодарить ли его за комплимент или извиниться.

— Еще кто-нибудь спасся, не видел? — спросил я.

Он вздернул голову.

— Неа, — ответил он. — Видел только тебя и целую кучу дерева и прочего хлама, выброшенного на Северный мыс. И откуда же ты?

— Афины, — ответил я. К счастью, об Афинах он слышал. — Есть тут где-нибудь город или деревня, где я мог бы достать какую-никакую одежду и что-нибудь поесть?

— Очень скверный шторм, — продолжал он. — Чудо, что ты не утонул и не разбился о скалы. Они иногда бывают просто ужасные.

— Да уж я-то знаю, — сказал я. — А это не Африка, случайно? Я вообще-то не представляю, что это может быть еще, потому что между Карфагеном и Сицилией больших островов нет.

— Два или три раза в год мы находим трупы на Иглах, — продолжал старик. — И почти всегда это утопленники или убившиеся об риф. Если не знаешь путь, почти наверняка пропадешь в этих водах.

Я, напротив, рискую умереть с голоду, сказал я себе.

— Что ж, значит, я счастливчик, — сказал я. — Вот что, может быть, есть какие-то причины не говорить мне, что это за место? Ну типа это секретная военная база или пиратское логово или еще что?

Я, конечно, шутил. Только когда слова о пиратах уже прозвучали, я понял, что сказал глупость. Но старик все так же смотрел на меня.

— Нет, правда, — сказал я, понемногу теряя терпение. — Все, что мне надо — немного еды и какая-нибудь одежда. Я никого не хочу беспокоить, и если ты не хочешь говорить, где мы — отлично! Но я провел целый день в плавающем гробу, лишился одежды и лучшего друга, и если мне никто не поможет, погибну и сам. Ты понимаешь, что я говорю, а?

Старик долго смотрел на меня, не говоря ни слова; и пока он этим занимался, я стал задаваться вопросом — где на земле старые козопасы разгуливают в роскошных пурпурных туниках? Затем он наклонился и положил мне руку на плечо.

— Тебе лучше пойти в большой дом.

— Прекрасно, — сказал я. — Спасибо.

Ну, меня извиняет то, что я устал и давно ничего не ел. По правде говоря, не думаю, что угнался бы за старым козлом, даже если б провел месяц в тренировочном лагере, готовясь к Олимпийским играм. Он несся вперед, не важно, вверх или вниз по склону мы шли, а я мог только трусить следом, как маленькая собачонка. Мы поднялись на одну гору, спустились вниз, перевалили через следующую, обогнули третью, пересекли склон четвертой, и тут силы меня оставили. Колени и щиколотки ныли так, будто мышцы вот-вот порвут кожу, а дышал я, как ныряльщик за жемчугом. Печальная правда заключается в том, что в детстве я мог целыми днями бродить по полям или по склонам, когда пас скот, и даже не замечал, что это трудно. Что ж, такова плата за то, что ты променял дом на жизни бродяги.

131