Мертвая тишина. Вожак воззрился на меня так, будто я поднялся перед ним из пены морской голый и с пучком остролиста, торчащим из носа.
— Секундочку, — сказал он. — Ты говоришь, что ты знаешь об огромном богатстве, о котором не знает никто в целом свете, и тебе не хочется вернуться и найти его?
Я кивнул.
— Да, — сказал я.
Это его потрясло.
— Серьезно? — сказал он. — Это... прошу, не пойми меня превратно, но мне трудно поверить в это. Я хочу сказать, ты ведь действительно видел это добро...
— Видел! — ухмыльнулся я. — Я два раз помогал перенести его. Три раза, если считать разгрузку на берег.
— Прекрасно, — сказал вожак, слегка раздосадованный, что его перебили. — И все оно лежит там и ждет, когда его заберут. Требуется всего лишь найти этот маленький островок и явиться на него достаточно большой компанией, чтобы вывезти сокровища. Пожалуйста, — сказал он с напором. — Подумай, что говоришь.
— О, я знаю, что болтаю, как безумец, — сказал я. — Но я думаю... на самом деле, знаю, что это сокровище порченное. Все, кто имел к нему хоть какое-то касательство, мертвы — римский всадник, бандиты из города, которые хотели узнать, где оно спрятано, Аминта и его брат, команда зерновоза, мой друг; все они мертвы, кроме меня. Разве ты сам не назовешь это порчей?
Он вздернул голову.
— Я бы назвал это наследством, — сказал он. — Знаешь, что случается с собственностью, на которую претендует сразу много народа. Послушай, — продолжал он, прежде чем я успел вставить хоть слово. — Я знаю, трудно ожидать, что ты нам поверишь. Мы только-только встретились, а кроме того, — мрачно добавил он, — мы пираты. Но будь практичен. Откуда тебе взять корабли и людей? Ты сам сказал, в одиночку никто не сможет им завладеть. Я тебе так скажу: мы поделим его пополам: половина тебе и половина нам.
Я вскинул голову.
— Боже упаси, — сказал я. — Со всем уважением, но это все равно что подписать себе смертный приговор. Слушай, вот мое предложение. Я рассказываю вам абсолютно все, что знаю об этом острове. Если вы хотите поплавать, поискать его — вперед и желаю вам всяческой удачи. Но не просите меня плыть с вами.
Он прищурился, как будто пытаясь сообразить, свихнулся я, лгу или то и другое сразу.
— Во-первых, — сказал я ему, — я ничего не петрю в навигации, а даже если б и петрил, то не смотрел, куда мы идем. Второе, я слишком напуган. Я видел, что эта дрянь делает с людьми. Я буду совершенно счастлив, убравшись от нее подальше живым, — заключил я, ощупывая под столом свой обмотанный рваными тряпками пояс. — Если я чему-то и научился, так это что мертвецу нет никакого проку от всех сокровищ мира. Ладно, если вы хотите, чтобы я остался тут, сможете подыскать мне работу вроде мытья полов или уборки навоза? Возможно, я с ней и справлюсь, если вы не будете особенно привередничать. Но если хотите помочь мне, то посадите на любой из ваших кораблей и сбросьте на первый же обитаемый клочок суши, какой попадется вам по пути. Клянусь Рекой и любыми двенадцатью богами на ваш выбор, что никому не расскажу об этом месте. И если вы не верите мне на слово, то все равно я бы никогда не смог разыскать его снова, а такому подонку, как я, никто не поверит, даже если я скажу, что огонь жжется. Взамен я торжественно отказываюсь от своей доли и процентов, — я вычитал эту формулу в каком-то древнем документе во время своей недолгой карьеры махинатора с ценными бумагами, — в сокровище Дидоны, свободном от всяких закладных, перед лицом всех присутствующих здесь особ. Разве можно выдвинуть предложение честнее?
Долгое-долгое молчание. Затем вожак поднялся на ноги.
— Договорились, — сказал он; потом плюнул себе на ладонь и сжал мою руку с силой, достаточной, чтобы колоть орехи. — Да простит меня Бог, что я пользуюсь твоим безумием, и да простит он меня, что я забираю принадлежащее тебе по праву первооткрывателя, как человек, выменявший Кирену на чашку бобовой похлебки. Ступай с Никератом, он найдет тебе одеяло и место для сна, а утром мы пройдемся по всему, что ты помнишь об этом острове, пока готовится корабль, — он помедлил, как будто вспомнив о чем-то. — Хочешь отправиться в какое-то конкретное место? — спросил он. — Называй что угодно: Британия, Индия, Симплегады, Туле? Это наименьшее, что мы можем для тебя сделать.
Его слова поразили меня, как молния. Я мог отправиться куда угодно; мне предоставляли собственный плавучий паланкин. Это было совершенно чудесное предложение, а я понятия не имел, куда хочу.
В конце концов, куда мог отправиться, такой, как я? Где бы я не оказался — в любой точке земли я бы остался самим собой, так какой смысл ломать голову?
— Афины, — сказал я. — Кажется, я хочу домой. Пожалуйста.
И вот я здесь... На самом деле, прибытие я проспал. Я не спал всю предыдущую ночь, потому что мы встали на якорь возле Саламина, когда стало слишком темно, чтобы плыть, и я чувствовал родину костями, как зуд в ампутированной ступне. В конце концов я отрубился прямо перед рассветом и все еще спал, как младенец, когда корабль вошел в Элевсинский залив — там я просил меня высадить, не в Пирее, потому что я не хотел в город, я хотел домой; я хотел в Филу, в нашу захудалую деревеньку, где собаки дрыхнут в горячей полуденной пыли. Ближайшей к Филе точкой побережья был Элевсин: четыре часа ходьбы и ты на месте.
Было ли это такой шуткой или они действительно даже подумать не могли, чтобы меня побеспокоить, но меня вынесли с корабля и уложили под маленькой смоковницей, чтобы я не сгорел на солнце. Рядом они оставили пару сапог, кошелек с тридцатью денариями, мех с хорошим вином, разведенным один к двум и маленькую плетеную корзину с хлебом, сыром и оливками; затем они, вероятно, поднялись на корабль и отплыли — назад к Схерии, на поиски золота или куда еще. Я больше никогда их не видел, ничего о них не слышал и никогда о них не упоминал. Как будто они были сном, но только сны не переносят вас через полмира бесплатно, и не подбрасывают деньги, пока вы спите.